Три режиссера поколения 30-летних поставили «Чайку» Чехова
А друг у друга Юрий Муравицкий, Юрий Квятковский и Кирилл Вытоптов сыграли Треплева – неудавшегося реформатора театра
Театральная бессонница. Чайка» – ночной марафон для бесстрашной публики. Его придумала продюсерская группа vottebe, объединившись с электротеатром «Станиславский». Чеховскую «Чайку» поставили три режиссера поколения 30-летних.
Как начинается пьеса, знает любой театрал: «Отчего вы всегда ходите в черном? – Это траур по моей жизни. Я несчастна». В «Чайке» электротеатра вы не услышите этого диалога. Ни в начале, ни потом. Хотя бы потому, что в первом акте черное носят все. Фрагмент, поставленный Юрием Муравицким, стилизован под модное дефиле. Костюмы Наны Абдрашитовой, одного на весь проект художника-сценографа, – торжество фантазии и хорошего вкуса. У черного 50 оттенков: играя с фактурами, Абдрашитова достигла максимального разнообразия. Образы звезды театра, молодого драматурга-бунтаря, бедного учителя, жуликоватого управляющего придуманы изобретательно и считываются на раз.
Подиум несет у Муравицкого чисто техническую функцию. Он идеален для сцены «агрессивных переговоров»: представьте дуэль на пистолетах, только без пистолетов – фигуры скомпонованы вдоль горизонтальной линии. С помощью драматурга Андрея Стадникова режиссер создал новую, немногословную версию первого действия (только без паники – да, переписали Чехова), выделив несколько ключевых диалогов и превратив их в простейшие словесные дуэли. «Успокойся. – Я спокоен. – Успокойся. – Я спокоен» – и так, пока один не уступит. Герои Чехова, говоря одно, подразумевают другое, и в этом было одно из новшеств его драматургии, поэтому решение Муравицкого и Стадникова в моем пересказе, возможно, кажется упрощением «Чайки» – в действительности же оно весьма убедительно. Минуя узнаваемые чеховские формулы – вроде той, что я цитировал выше, про черное, – режиссер и драматург возвращают нам Чехова, демонстрируют скелет его пьесы, чувства и мотивы персонажей, едва различимые за приевшимся хрестоматийным текстом.
Четвертый не лишний
Еще один режиссер, которому для «Чайки» пришлось стать артистом, – исполнитель роли писателя Тригорина Филипп Григорьян, в прошлом сезоне выпустивший громкую премьеру по Гоголю в Театре наций. Самоирония авторов проекта в том, что они пригласили своего коллегу на роль более успешного соперника Кости Треплева, которого по очереди играют сами.
Попытка «обнулить» богатую сценическую историю текста, забыть на время о статусе «той самой «Чайки» – задача, которую ставит перед собой и постановщик второго акта Юрий Квятковский. Это главное отличие нового проекта от таких важнейших интерпретаций последних лет, как «Чайка» Константина Богомолова или «Тарарабумбия» Дмитрия Крымова по мотивам сразу четырех чеховских пьес: у Богомолова по занавесу Художественного театра летала анимированная чайка, похожая на моль, Крымов подарил монструозной чайке-Заречной крылья птеродактиля. Здесь не осталось и тени иронии над «самой классической классикой»: не случайно Квятковский озвучивает заметки Станиславского – одного из первых толкователей пьесы, для которого «Чайка» была «новой драмой», свежим, неизученным материалом. Этот фрагмент представляет собой актерскую импровизацию по мотивам второго и третьего действия. Выдержки из Станиславского служат артистам подсказками для собственного спонтанного творчества. На подиуме – мягкое напольное покрытие вроде того, что используют в танцевальных залах, к балкону бельэтажа приставлена резиновая горка, рядом – гимнастические маты. На другом конце сцены – шкаф с костюмами: бери и играй. Хоть Треплева, хоть Аркадину – чего душа просит.
В третьем акте, который начинается около пяти часов утра, самые стойкие зрители обнаруживают на месте знакомого подиума барную стойку (самую подходящую к времени суток декорацию). Замыкающий тройку режиссеров Кирилл Вытоптов отменил финальный выстрел: Треплев, которого здесь играет Муравицкий, к началу последнего действия уже умер и попал в ад. Его посмертная мука – находиться в кругу знаменитых и успешных, будучи безвестным неудачником: в потустороннем баре отдыхают звезды XX столетия – от Элвиса Пресли до Ленина. В этом шоу двойников Треплев выделяется своей безыскусностью: Муравицкий одет в повседневную одежду, работает за макбуком, играет аккуратно, сдержанно, можно сказать, не играет почти ничего. Рефлексию его героя мы видим на мониторе: программный монолог персонажа исполнитель печатает в вордовском файле, как бы делая заметки в дневнике.
«Чайка» – пьеса о театре: Аркадина и Заречная – актрисы, а Треплев был не только драматургом, но и режиссером дорежиссерской театральной эпохи. Если каждое новое прочтение текста возникает из потребности театра размышлять о самом себе, то главный смысл нынешней премьеры надо искать не в каком-либо из фрагментов, а в концепции проекта. Эта «Чайка» ломает театральную иерархию, оспаривает роль режиссера – авторитарного художественного лидера: каждый из постановщиков вынужден принять чужие правила игры, чужое восприятие материала, взяв на себя роль артиста в спектакле своего коллеги и признав тем самым, что в искусстве нет абсолютных истин.