Как силовая машина отрывается от здравого смысла

Волна уголовных и административных дел, связанных с оппозиционной активностью, показала образованному классу летом 2019 г. многие модели работы российской правоохранительной и судебной машины. Кроме особенных приемов работы по «политическим» делам происходящее обнажило и фундамент правоохранительной системы. Во всех делах проявилось стремление полиции представить себя как объективную машину по «применению закона», которая работает вопреки здравому смыслу.

Вечером минувшего понедельника в отдел полиции доставили журналиста и муниципального депутата Илью Азара. В самом доставлении нет ничего необычного – за последнее время это стало привычной практикой. Проблема в том, что задержали его, когда он вышел из квартиры на общий балкон на несколько минут, а в квартире оставалась его дочь, которой еще не исполнилось двух лет. Жена Азара сообщила, что когда она приехала домой, то обнаружила квартиру открытой, а девочку в одиночестве. По поводу действий сотрудников полиции уполномоченный по правам ребенка в Москве обратился к прокурору города с вопросом о том, не являются ли действия правоохранителей оставлением ребенка в опасности. Замечу, кстати, что протокол по поводу участия Азара в митинге 31 августа, для которого его и доставляли в полицию, Мещанский суд Москвы вернул для устранения недостатков.

Закон о полиции прямо говорит (ст. 27) о том, что «сотрудник полиции независимо от замещаемой должности, места нахождения и времени суток обязан: оказывать первую помощь <...> гражданам, находящимся в беспомощном состоянии либо в состоянии, опасном для их жизни и здоровья». В общем, алгоритм действий сотрудников полиции в подобной ситуации давно известен и отработан. Полицейские, которые работают с обычными преступлениями и административными правонарушениями, а не с политическими задержаниями, отлично его знают, ведь часто задерживаемые за бытовые преступления или правонарушения оказываются в доме с детьми. Есть два пути. Либо сотрудники полиции вместе с задержанным дожидаются другого законного представителя ребенка (родственника, проще говоря). Либо полицейские вызывают сотрудников подразделений по делам несовершеннолетних (которые, как правило, имеют, пусть и оставляющую желать лучшего, специальную подготовку для работы с детьми) и органов опеки, после чего ребенок едет в полицию вместе с родителем или в специальное учреждение, откуда родители могут его забрать, если не стоит вопрос о лишении родительских прав. Понятно, что все эти варианты не очень приятные, но в любом случае более разумные, чем просто оставление ребенка в открытой квартире.

Давайте посмотрим на ситуацию со стороны. Почему сейчас на страницах газеты следует доказывать обществу, что полицейские не должны оставлять ребенка одного, когда всего-то и было нужно, что полчаса подождать приезда матери, чтобы скандал не возник? Стоят ли полчаса работы полицейских всероссийского скандала и снижения доверия к полиции? Существующая правоохранительная машина совершает постоянную и ежедневную подмену здравого смысла сложными «правовыми процедурами», инструкциями и законами, которые все равно не защищают нас от поступков конкретных сотрудников правоохранительных органов.

Законы, ведомственные инструкции и другие правила, безусловно, нужны. Но их применение всегда должно опираться на здравый смысл, иначе мы должны утонуть в инструкциях по применению положений о применении норм закона. И именно с точки зрения здравого смысла каждое конкретное действие должно оцениваться как общественностью, так и ведомственным начальством, и судами. Есть прямое нарушение закона или инструкции. Но закон всегда оставляет конкретному низовому полицейскому или любому другому бюрократу простор для принятия решения – дискрецию. Это нормально. И эти решения мы вполне можем оценивать как разумные или неразумные даже в тех случаях, когда прямого нарушения закона (преступления, правонарушения, проступка) нет.

Отечественная же система старается спрятаться в кокон мнимой «объективности», подпирается экспертизами и детальными регламентами там, где в этом нет никакой необходимости. Например, на этой неделе вынесен приговор Владиславу Синице, который опубликовал в твиттере пост о детях силовиков. Не касаясь самого приговора и поста, спросим: зачем суду понадобилась экспертиза для понимания смысла текста, который понятен любому интеллектуально развитому первокласснику (кроме одного слова, пожалуй, смысл которого судья могла узнать за 10 секунд поиска)?

Причина проста. Как только вы признаете, что имели дискрецию и приняли решение (подождать или не подождать маму ребенка, возбуждать или не возбуждать уголовное дело), возникает ответственность. А ответственность – это то, чего любой разумный бюрократ, в погонах или без оных, старается избежать. Это не я определил, что высказывание преступно, – это эксперт. Это не мое решение – так написано в инструкции.

Однако этот отказ брать на себя ответственность за решения (читай – за конкретное применение закона) бьет и по самим правоохранителям, судьям, да и вообще чиновникам. Образ идеальной машинки по «применению закона» как бы лишает их права на ошибку. Оправдательный приговор – пятно на биографии следователя и прокурора. Отмена судебного решения – признак некачественной работы суда. Ведь они не принимают решение, они просто применяют закон. Значит, если они применили его неправильно, они сделали это либо по неграмотности, либо по злому умыслу.

Миф о возможности «просто применить норму закона» – фундаментальная проблема, заставляющая любой ценой уходить от ответственности и одновременно отказываться признавать свои ошибки. Парадоксальным образом, чтобы получить право на ошибку, нужно сначала научиться брать на себя ответственность. А чтобы брать на себя ответственность, нужно смотреть на свои действия с позиции здравого смысла.

Без этого силовая машина отрывается от общества. Введение судов присяжных на районном уровне, произошедшее чуть больше года назад, показало, насколько судебно-правоохранительная система оторвалась от людей, права которых она защищает. Суды присяжных находят аргументы обвинения неубедительными более чем в 20% случаев. Это примерно соответствует мировой практике – тут нет ничего необычного и тут нет проблемы. Проблема в том, что российские профессиональные судьи находят их неубедительными в 100 раз реже. А ведь есть все основания полагать, что, зная о суде присяжных, сторона обвинения будет готовиться максимально тщательно. Ощутимый разрыв между профессиональными судьями и судом присяжных есть и в остальных странах мира. Только разрыв не в 100, а в 5–10 раз. Это и показывает, насколько российская правоохранительная и судебная системы живут в автономном мире, в изоляции от людей, в изоляции от здравого смысла.

Оставление в пустой квартире девочки, которой нет и двух лет, – маленький эпизод, в котором видно расчеловечивание нашей правоохранительной системы, которое, к сожалению, касается не только оппозиционных журналистов и политиков, но и всех нас. Не только в политических делах, да и не только в уголовных, но и во всех других.

Автор благодарен Максиму Оленичеву за помощь в подготовке материала

Автор — ассоциированный профессор социологии права им С.А.Муромцева Европейского университета в Санкт-Петербурге